Или сначала заехать в бордель?..

Проводив взглядом быстро удаляющегося канцлера, Милаэль со злостью захлопнул тренькнувшее окно и сполз под ним на пол, шмыгая носом от накатившей обиды. Горло душили с трудом сдерживаемые рыдания.

Ну, что за облом!

Он ведь так все хорошо придумал!

Все сделал, чтобы Нувар остался ночевать в канцелярии. Ведь у него здесь такие хорошие покои, куда нет хода никаким левым Дарующим. Те два озабоченных придурка смогли пробраться лишь до приемной. Но дальше им хода не было.

Да Мил даже присобачил магическую липучку на дверь, чтобы та не распахнулась ненароком. Даже колокольчик для вызова сломал! А когда канцлер потребовал замену, принес такие, что у него самого уши в трубочку свернулись от звона.

Он все сделал, чтобы Первый советник не рванул на поиски нового любовника. Только не рассчитывал, что тот полезет за окно. Как-то несовместимо было ползание по карнизу со столь гордым вельможей, как наследник рода Каро-эн-Арасов. Хотя Нувар все равно полез, видимо горело…

Но так получилось даже лучше. Сам того не подозревая, Милаэль продемонстрировал себя во всей красе перед тем, кого обожал. И сам же все испортил, в панике сбросив Защищающего вниз. Хорошо хоть не покалечил.

А этому кобелине хоть бы хны!

Встал, отряхнулся, расправил яйца и почесал на поиски приключений на свой х***!

Милаэль беззвучно заплакал, совсем по-детски шмыгая носом и глотая горькие слезы.

Столько лет…

Столько лет он ждал, надеялся, мечтал, подбирался все ближе и ближе к любимому мужчине. Стремился стать его помощником, единомышленником во всем. Быть рядом, заботиться, оберегать. И только от постели отказывался, не желая становиться для Первого советника очередной грелкой. Он так хотел, чтобы его заметили, оценили! Предложили руку и сердце.

И заметили, и оценили. И предложили перепихнуться.

Несчастный кот сжался в комочек и уткнулся лицом в голые коленки, обняв их руками. Ну, за что ему это все?! Почему он влюбился именно в этого типа?! Он уже устал… устал от бесконечного тайного сражения за сердце любимого. Он устал служить ему всей душой, всем сердцем, не получая взамен тепла… одну только сухую благодарность.

Нет, пора это заканчивать. У Сигмара при дворе немало поклонников, что искренне предлагают ему и руку и сердце. Милу нужен свой дом, где его будут любить и беречь. Дом, в котором он родит детей от своего Защищающего.

А любовь?..

А что любовь? И без нее люди живут. Порой достаточно верности и стабильности. А потом пройдет время, и он полюбит отца своих детей. Или хотя бы свыкнется с его присутствием рядом с собой.

Ведь ко всему можно привыкнуть…

Глава 3

…Котелок с густой похлебкой пора уже снимать с огня.

Как раз и лепешки поспели. С каждым разом у него получалось все лучше и лучше. Но все еще далеко до тех яств, что готовили женщины или с самого детства обученные Младшие. Все-таки он изначально был воином.

Ну, ничего, как только грязь подсохнет, можно будет спуститься на равнину и подобрать молоденькую рабыню-девственницу. Она поможет по хозяйству и будет рожать им с Вирром общих детей.

Вот так… котелок снят с огня и укутан в кошму, чтобы не остыл. Теперь смазать маслом лепешки и посыпать их пряной зеленью…

Скоро его Старший вернется домой с охоты.

Мимолетный взгляд зацепился за меч над очагом, сложенным из дикого камня. Не раз побывавшую в сече драгоценную сталь сейчас прятали потертые ножны с накладками из черненого серебра. Прихотливую гарду оплетал яркий шнурок Младшего, означая, что хозяин клинка добровольно отказался от оружия и вверил свою жизнь тому, кого любит.

Своему старшему супругу, что отныне защищает доверившегося ему Младшего…

Теперь обнажить боевую сталь для Отказавшегося — значит нанести оскорбление своему Защитнику.

А ведь руки до сих пор помнят тяжесть родового клинка. Эти руки, что сейчас неторопливо собирают на стол немудреную трапезу… ладони все еще покрывают до конца не сошедшие мозоли от оружия.

Взгляд в мутном стекле самодельного зеркала выхватил очень светлые волосы, серые глаза… и вновь вернулся к добротно срубленному столу, где уже стояли глиняные чашки…

За окном затопали лошади, раздались злые, гортанные голоса. И накатило раздражение.

Опять этот Асар…

Никак не успокоится, что наследник клана добровольно отказался от власти и ушел жить с сыном врага. Вот его родичи давно уже успокоились. Всего-то пару раз попытались разлучить их с Вирраном и плюнули на предателя, вычеркнув его имя из родовых свитков. Но он и не был единственным сыном главы, как Вирр.

Дверь открылась пинком, и внутрь ввалился Асар с товарищами.

— Добро пожаловать, путники, — шевельнулись твои губы, а в груди нарастает лавина ярости. С этим Асаром ты не раз сражался прежде. И тот при всем своем мастерстве никогда не мог победить более умелого противника. — Примите тепло нашего очага…

— Заткнись, шлюха! — Рычит Асар и с размаху бьет кулаком по краю стола: видимо, какие-то остатки чести у него еще сохранились. Нельзя поднимать руку на Младшего, который не имеет права защищаться — лишь бросить вызов крови его Старшему.

— Ты оскорбляешь меня в моем же собственном доме… — твой голос холоден, но ярость уже прорывается в интонациях. — Лучше покинь его. А шлюхой я никогда не был. У меня только один муж, а не целая толпа, что сопровождает тебя.

Удар от зашедшего со спины воина бросает тебя грудью на стол. Со звоном бьется об каменные плитки пола самодельная керамика, рассыпаются пышные лепешки, а тебя заполняет настоящее потрясение. Нет, страха нет… только удивление и гнев.

Что же такое случилось, что бывшие родичи Виррана позабыли древние законы — Младшие неприкосновенны!

Если только не схватятся за боевое оружие… тогда закон теряет силу. Не этого ли добивается враг?

— Тыыы… мразь! — Хрипит тебе прямо в лицо Асар. Шрам над бровью, что некогда ты сам ему нанес в пограничном конфликте, судорожно дергается, наливаясь бешеной кровью. — Все в Младшего играешь, выкормыш гиен?!

И распрямляется с торжествующей усмешкой.

— Он ваш, парни!

Чужие руки, взявшие его тело в болевой захват… чужие пальцы впиваются в пах, в бока… треск разрываемой одежды… холодок обнажившейся кожи. И ничего не помогает… никакое сопротивление!.. когда между ягодиц проникает потная ладонь, грубо нашаривая вход, что только этой ночью ласкал твой любимый…

— После того, что сделают мои парни, ты сам не захочешь жить! — Зло щерится тебе в лицо Асар. — Сам повесишься, освободив моего родича. А если струсишь, то будешь по праву считаться шлюхой!

— Это всего лишь насилие… — ты сумел вывернуться, но ненадолго. Их слишком много. И тебя вновь скручивают, нагибая над столом. Щиколотки захлестывают ременные петли, больно притягивая ноги к массивным ножкам стола. Такой не опрокинешь… Вирр сам делал всю мебель в доме — основательную, тяжелую… сам добывал медвежьи и волчьи шкуры вместо роскошных западных ковров…

Чужое тело навалилось на спину, мешая дышать… чужие руки до резкой боли сжимают ягодицы, разводя их… а вот и чужой, уже влажный член пытается протолкнуться во внутрь…

НЕТ! ВИРРАН, ПОМОГИ МНЕ!

— Ха, ребята! — Чей-то радостный голос за спиной. — А у него еще дырка после ночи не закрылась! Мягонькая такая! Славно его наш вождь отодрал. У Вирра всегда был большой!..

— Вот и попытайтесь войти вдвоем…

— Так он же, сука, все еще дергается! Вон как задницей крутит…

— Славная шлюшонка…

Свист стали и неожиданная легкость в освобожденной спине.

Ты не сразу понимаешь, что тебя никто уже не держит. И слишком шумит кровь в ушах, чтобы хоть что-то слышать внятно. Какие-то вопли, звон скрестившегося оружия над тобой…

— Таур! — Родные, такие сильные руки освобождают твое онемевшее тело, помогая распрямиться. — Мой Тау! Очнись, любимый! Все позади!